«Сжечь и на кол»: кому должно быть стыдно за историю с «истязанием детей» в Кемерове?

Что вообще происходит?

В середине апреля мать одного из воспитанников обратилась в правоохранительные органы с жалобой на воспитателя детского сада №5 Ольгу Ивановну Курганкину. По словам заявительницы, сотрудница дошкольного учреждения в течение длительного времени применяла физическое насилие по отношению к её ребёнку. В частности, наносила удары кулаком и связывала руки скотчем. Прочие дети были запуганы настолько, что не решались ни словом обмолвиться родителям о зверствах воспитателя. А один из мальчиков даже не решился отпроситься в туалет во время тихого часа – с известным результатом.

Примерно в то же время идентичную информацию опубликовал блогер Никита Сорокин, а затем она появилась в нескольких пабликах в социальной сети «ВКонтакте» и в ряде телеграм-каналов.

Реакция пользователей не заставила себя ждать – комментарии полыхнули праведным гневом. Сомневающихся, как водится, обвиняли в ангажированности/чёрствости/умственной неполноценности.

В целом, история «о детях, истязаемых в детском саду №5», неплохо пошумела. Глава Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин объявил, что взял дело под личный контроль. В областном Следкоме сообщили, что уголовное дело уже возбуждено. А следователи и психологи проводили опросы других детей, занимавшихся в группе Ольги Курганкиной, а также их родителей.

Сама воспитательница 30 апреля была госпитализирована с диагнозом «сердечный приступ». Как нам удалось узнать, в больницу женщину доставила машина «скорой помощи». Сейчас женщина на больничном, сколько он продлится – неизвестно.

Поневоле позавидуешь авторам комментариев в стиле «сжечь и на кол». Картина для таких людей предельно ясна сразу после прочтения заголовка, а выводы они делают молниеносно. Блогеры и авторы пабликов, судя по тому, как была подана информация, свой приговор тоже уже вынесли. И даже настоящего правозащитника Никиту Сорокина не интересуют такие мелочи, как доказательства и проверка источников. Ну, знаете, наблюдения других родителей и детей, мнения коллег обвиняемой и прочие  никому не нужные мелочи… Увы, журналисты так быстро не умеют – у нас накопился целый ряд вопросов. И мы потратили некоторое время на то, чтобы в них разобраться.

Доказательства?

Мы связались с мамой, заявившей о насилии над её ребёнком, и спросили: есть ли у неё на руках заключения врачей, подтверждающие факт избиения и связывания? От прямого ответа женщина уклонилась, только рассказала, что её ребёнка допрашивают сотрудники Следственного комитета. Таким образом, из доказательств имеется только аудиозапись беседы женщины с ребёнком. Первая задаёт вопросы, второй отвечает. Опубликовано в телеграм-канале блогера Никиты Сорокина. Правдоподобность оценивайте сами.

На этом, собственно, всё. Если не считать того, что общаясь с пользователями социальных сетей, мама утверждала, что её ребёнок не может врать. Если иные доказательства существуют, их сейчас добывают следователи.

Что говорят другие дети об издевательствах?

Пожалуй, самый главный вопрос. Дети в садике постоянно вместе, а воспитатель всегда рядом. Наказать кого-то так, чтобы другие этого не заметили, решительно невозможно. А уж если избивать его и вязать руки скотчем, то крик будет стоять такой, что услышит весь садик, а заодно и жители прилегающих домов.

Мы встретились с мамами одногруппников мальчика, который не может врать (все они решили воспользоваться своим конституционным правом на анонимность, так что имена наших собеседниц изменены). Вот что они говорят.

Я у дочки спрашивала. Никаких подобных действий она не видела. И опять же – какие могут быть телесные истязания? Ну это как? Вот я прихожу в детский сад за своим ребёнком. И я забираю её с телесными истязаниями? Должны быть синяки, побои, покраснения хотя бы. Я у дочки спрашиваю – кого-то называли «гадёныш»? Она говорит – «нет». Ну как такое возможно?, – недоумевает Екатерина.

Мне никогда сын не говорил, что его обидели, наказали или назвали каким-то грубым словом. Максимум – это «кто балуется – присаживается на стульчик, чтобы успокоился». А мы беседуем каждый вечер про садик. Каждый! Про какие-либо рукоприкладства он вообще не говорил ни разу за три года, – уверяет Оксана.

Я спросила у сыновей: вас ругают или наказывают? Они говорят: «только [имя одного из мальчиков],потому что он балуется и нас бьёт».Спрашиваю: а как наказывают? «На стульчик посадят», – цитирует сыновей Валентина.

Что родители думают об Ольге Курганкиной?

Пока я водила сына в ясельную группу, то у меня были переживания. Это мой первый сын, я не могла себе найти места. Когда мы перешли в группу Ольги Ивановны, то уже через неделю я поняла, что могу быть спокойна. Просто сидеть на работе и работать. И не реагировать на сообщения в Viber, не подскакивать. У нас ни разу не было с ней какого-то инцидента, от слова «совсем», – утверждает Оксана.

Я вожу в эту группу двоих детей. И все три года меня устраивала Ольга Ивановна, вообще никаких претензий нет. Так как у меня один ребёнок плохо разговаривает, его однажды переводили в специальную группу. Но ему настолько комфортно с Ольгой Ивановной, что мы не смогли быть в другой группе и вернулись к ней, – рассказывает Валентина.

Ребёнок ходит только к ней. Когда она уходит в отпуск, мы не ходим в сад вообще. Вот сейчас Ольга Ивановна на больничный ушла – всё, мы сидим дома. Дочка говорит, что не пойдёт, – констатирует Екатерина.

При этом все три мамы заявили, что очень хотят, чтобы их воспитатель продолжала работать с группой.

Я сужу по родительскому чату: подавляющее большинство родителей воспитателем довольны. Я считаю, что группа должна сохраниться и Ольга Ивановна должна остаться нашим воспитателем, – считает Екатерина.

Я очень расстроилась, когда всё это началось в пабликах. Мне очень захотелось затупиться за Ольгу Ивановну. Я сама хочу пообщаться со следователями. Чтобы они знали – я хочу, чтобы Ольга Ивановна осталась. И чтобы мои дети ходили к ней, – уверена Валентина.

Только если она сама этого захочет. Потому что на её месте я бы уже не захотела оставаться в этой группе. Я наблюдала её состояние на прошедшей неделе. Это же невозможно, это омерзительно, она же всё это [публикации и комментарии] читала! И по итогу у неё сердечный приступ. И при этом она пишет в родительский чат «я постараюсь поскорее выздороветь, чтобы вернуться к ребятишкам», – рассказывает Оксана.

Чего захочет Ольга Ивановна, пока предугадать трудно. Ей 61 год, она уже много лет работает с детьми. Сейчас у неё серьёзные проблемы с сердцем (это, кстати, первый её больничный за три года). Насколько нам известно, на группе она работает одна, в две смены. А открытие уголовного дела успокоению и выздоровлению способствует так себе. Чего бы вы захотели на её месте?

Почему молчат руководство и сотрудники детского сада?

А вот здесь ответ совсем простой. Даже спрашивать никого не нужно. Педагоги боятся. Вот так прямо и отвечают, когда мы обращаемся к ним за комментариями. И не только в данном случае, а вообще. Почему? Да потому что они беззащитны перед родителями и детьми. А с другой стороны у них есть ещё и начальство, перед которым они тоже беззащитны. И которому внимание Александра Бастрыкина вовсе не льстит. Просто потратьте вечер на изучение образовательного и ювенального законодательства и вы поймёте – у российских педагогов вообще нет возможностей и инструментов для защиты. Они всегда по умолчанию неправы.

Таким образом, мы можем ждать комментариев только от руководства городского управления образования. А там, как подсказывает наш журналистский опыт, вероятнее всего предпочтут дождаться результатов расследования.

Делаем выводы?

По крайней мере, давайте попробуем, на основании той информации, что у нас есть.  А есть у нас с вами до смешного мало: слово одной мамы против слов трёх других мам. Да, их мнения настолько полярны, что сложно поверить, что речь идёт об одном и том же человеке. Но совершенно непонятно, на каком основании можно верить одной из них и не верить другим.

И это всё, что мы с вами сейчас знаем – любая другая информация имеется только у следствия. Но до того, как Следком сможет её обнародовать, хочется обратиться к онлайн-комментаторам, топящим за «сжечь и уволить». А заодно к администраторам пабликов, блогерам и прочим правозащитникам. Просто ответьте сами себе на несколько вопросов:

• Может ли мама длительное время не замечать следы побоев на теле собственного ребёнка? Его, кстати, задавали маме и в социальных сетях. Вот её ответ:

• Какова вероятность того, что два десятка детей, находясь в ограниченном пространстве, не замечали того, как наказывают одного из них? Да ещё и регулярно?
• Возможно ли запугать всех до единого, чтобы они месяцами ни слова не говорили маме (которая самая лучшая) и папе (который самый сильный и храбрый) о том, как им страшно и не хочется идти в этот жуткий садик вообще?
• Сколько правды в выражении «Мой ребёнок не может врать»? Нет, если бы это действительно было так, то вашего ребёнка ждали бы очень большие проблемы. Потому что врать не умеет только ребёнок с напрочь отсутствующим воображением. Об этом писал непререкаемый педагогический авторитет Антон Макаренко. И добавлял, что детская ложь – это ценнейший ресурс для творчества – нужно лишь направить энергию в правильное русло. Ни секунды не сомневайтесь – может. Ещё как. Хотя бы для того, чтобы не быть за что-то наказанным. А вот последствия лжи ему предугадать пока что не по силам.
• Есть ли у нас моральное право оскорблять в сети человека и призывать к расправе над ним, если мы ничего не знаем о том, что случилось на самом деле? Ведь если окажется, что воспитатель ни в чём не виновата, то кто будет отвечать за её подорванное здоровье? А если оно совсем её подведёт – кого тогда «сжигать и на кол»? Кого-то ведь нужно, верно?
• А может быть, стоит быть сдержанней в оценках и выражениях? Впрочем, это мы уже совсем зарвались. Так ещё докатимся до того, чтобы начать думать перед написанием комментариев…

Уже перед самой публикацией статьи мы узнали, что группа родителей с Лесной поляны занялась составлением коллективного письма в защиту педагогов. А одна из мам переслала нам голосовое сообщение, которое её сын записал для заболевшей Ольги Курганкиной. И портрет, который её сын нарисовал для своей воспитательницы.